Японский язык: Специалисты в защиту "суШей"Русские японисты столько лет кормят народ "суСями" и "саСимями", что в русскоговорящем мире за японцами давно уже закрепился образ сюсюкающих уродцев с непременным "сикоко-сикоко ?" из анекдота. К сожалению, это тот редкий случай, когда одна дурацкая филологическая ошибка, усугублённая непрошибаемостью академического официоза, повлияла на образ целого народа.
Увы, мало кого теперь можно убедить в том, что японский язык не имеет ничего общего с сюсюканьем.

Например, такой же случай неправильной транслитерации h с английского языка на русский в таких словах, как Гарвард, гамбургер и т.п., никак не вредит образу англичан и американцев, потому что в принципе ничего не прибавляет и не убавляет в передаче языка. Однако же, попробуйте сказать "я ехал из магазина Такасимая на Нихомбаси в синкансене и ел сасими" - и "образ японца" предстанет перед вами во всей красе. (По-настоящему же японцы произносят примерно так: "Такащимая", "Нихомбащи", "щинкансен", "сащими").

Так к чему я всё это. Вот долгожданная статья на эту тему (по ссылке от  baibikov). Автор - Сергей Грис, переводчик с японского, много лет живущий в Токио.
Статья большая, и чтобы облегчить задачу тем, кому лень читать, я её законспектировал.

Предисловие

В российской японистике вместо транскрипции, которая соответствовала бы принятым в мире стандартам, используется транслитерация, основанная на устаревшей системе записи японского языка латинским алфавитом.

Разница между транслитерацией и транскрипцией достаточно условна, и, зачастую, их путают между собой. Транслитерация – это побуквенная передача слов, записанных в одной графической системе, средствами другой графической системы, в нашем случае – передача японской латиницы средствами русской орфографии. Транскрипция же – это передача звуков с помощью букв или знаков, за которыми уже закреплено какое-либо чтение. Соответственно, транслитерация в меньшей степени придаёт значение произношению, и в большей – написанию, чем транскрипция. Идеальным вариантом было бы, если транслитерация и транскрипция совпадали, но это, практически, невозможно, поэтому стремясь друг к другу, идя на всевозможные компромиссы, они, всё-таки, противостоят друг другу и разделены по сферам влияния.

В России сложилась ситуация, когда транслитерация японского на русский отличается от транслитерации латиницы, принятой в качестве транскрипции японских слов в международной практике. Это мешает свободному общению специалистов, которые пользуются некоторыми японскими терминами, на международных симпозиумах и совещаниях, при обмене новостями в международных информационных службах, общению специалистов из разных стран в рамках каких-либо профессиональных гильдий (обществ икэбаны, чайной церемонии или японских видов спорта) и т. д.. Вызвана эта ситуация тем, что, в российской японистике вместо транскрипции, и практической и фонетической, используется система транслитерации, названная в честь создавшего её русского и советского лингвиста Евгения Дмитриевича Поливанова, "таблицей Поливанова".

История

Во второй половине 19 века, с реставрации императорской власти, в Японии начался процесс активной европеизации, в связи с которым возникла необходимость создания системы записи японских слов буквами латинского алфавита. Первая практическая транскрипция была создана американским врачом, жившим тогда в Йокогаме, доктором Джеймсом Хэпбёрном , издавшим в 1867 году японско-английский словарь. Словарь оказался очень востребованным и выдержал несколько переизданий. В предисловии доктор Хэпбёрн писал, что его система построения словаря основана на транскрипции японского языка максимально приближенной к произношению, в пользу которого он пренебрёг записью слов каной (японской слоговой азбукой).
Современное японское письмо во многом совпадает с предложенной им системой, что можно было бы объяснить влиянием авторитета Хэпбёрна, но, скорее всего, дело лишь в его прозорливости как исследователя, сумевшего увидеть тенденции развития японского языка. Распространение его системы в мире привело к тому, что в самой Японии в 1908 году система Хэпбёрна получила название "стандартной".

Одновременно с появлением транскрипции Хэпбёрна, в Японии появилась другая система записи латинскими буквами (или как ещё принято называть – романизации), главной целью которой была точная передача написания японских слов. Говоря научно – система транслитерации японского языка средствами латинского алфавита. Создателем и ярым приверженцем своей системы стал физик императорского университета Танакадатэ Аикицу. Созданная и опубликованная им в 1885 году система транслитерации получила название "японской".
В результате активных действий "Общества романизации японской азбуки" под руководством Танакадатэ в 1937 году в Японии в качестве официальной утверждается "японская" система латиницы, которая получает новое название – "предписанная латиница".
В 1989 году Международная Организация Стандартов (ISO) утвердила "предписанную ромадзи" в качестве официальной системы романизации японского языка, но мир уже перешёл ту стадию, когда предписания международных совещаний могли бы как-то существенно влиять на общую эволюцию. В 1972 году "Хэпбёрновская ромаджи" была почти одновременно закреплена в американских и английсках стандартах транскрипции японских слов в английском языке. Она является официальной для японского МИДа, министерства транспорта. Постановления ISO были тихо проигнорированы. Да и в японских школах таблицу "предписанной ромадзи" сейчас дают только для ознакомления, а для запоминания предлагается всё та же общепринятая в мире транскрипция Хэпбёрна.

Система Поливанова

Советские японисты в 30-ые годы 20-го века следили за развитием лингвистической ситуации в Японии, и победа "японской предписанной ромадзи" казалась им в то время окончательной и бесповоротной. Для передачи на русский язык новой японской официальной латиницы была предложена система транскрипции Поливанова, разработанная ещё в 1917, но опубликованная только в 1930 году. Из Хэпбёрновской системы Поливанов взял "фонетику" слогов fu и tsu, записав их как "фу" и "цу", в остальном же просто перевёл "предписанную ромадзи" в графику русского алфавита.
Сам же Евгений Дмитриевич своей таблицей не пользовался, считая её недостаточно научной, и в своих работах продолжал пользоваться специальными фонетическими символами, основанными на латинице. Но, тем не менее, на этой "недостаточно научной" таблице выросло не одно поколение японистов и японоведов в нашей стране. Напряжённые мировые отношения, сложившиеся после войны, трудности с выездом за границу, обособленность советских филологов от их коллег на Западе привели к тому, что произошедшие в мире изменения в системе латинской транскрипции японского языка, остались в СССР не столько незамеченными, сколько непринятыми, или даже принятыми враждебно. Косность науки, уже закрепившейся в одной системе, и консервативность наших отечественных японистов, не желающих отрекаться от единожды выученного, также сыграли свою роль. Научный консерватизм, даже больше, чем международная ситуация, повлиял на то, что попытки пересмотра русской транскрипции японских слов, предпринимавшиеся и в последствии (например, в 1968 году такая попытка была предложена известным и авторитетным японистом Николаем Александровичем Сыромятниковым), не увенчались успехом. Эта ситуация сохранилась в русской японистике вплоть до настоящего времени.

Конечно, такая ситуация не может продолжаться вечно. Дальнейшая интеграция России в мировое сообщество приведёт к разрешению конфликта противоречия нового общепринятому, и изменение этой ситуации – вопрос времени. Тем более, что новое, в нашем случае, – это хорошо забытое старое. И хотя корни этой ситуации – больше исторические, хочется сказать пару слов и о собственно фонетической стороне вопроса.

Фонетически, на слух, для японцев более узнаваемы всё-таки шипящие звуки, чем просто мягкий вариант этого согласного. Даже такие старинные заимствования как "джиу-джитсу" на слух ближе к японскому звучанию, чем предлагаемая современной русской японистикой "дзюдзюцу".

С точки зрения русской лингвистики, [си] ближе к "ши" (shi), чем [шы]. Возможно, теоретически так оно и есть, но для носителей языка наша теория, даже если по ней кто-то и защитил диссертацию, не является авторитетом. Вобщем-то, вся проблема – в отсутствии в русском языке мягкого шипящего [шь], или, если говорить говорить ответственнее, в русском языке, в отличие от остальных балто-славянских уже более ста лет отсутствует одинарный мягкий шипящий [шь]. Двойной же мягкий шипящий согласный существует, записывается в фонетической транскрипции как [ш’ш’], а на письме передаётся буквой "щ". Прямой аналог русского "щ" – то есть двойной мягкий шипящий [ш’ш’], в японском, кстати, существует в удвоенной согласной "ssh", например в слове "иращщяй". В соответствии с таблицей Поливанова оно записывается как "ирассяй" – и тут уже несовершенство русской транскрипции не объяснишь одной лишь "шепелявостью" американских филологов.

Что делать ?

Что можно предложить? Лучший способ – отказаться от единства там, где оно невозможно, и разделить сферы применения транскрипции и транслитерации. Таблицу Поливанова отдать тем, для кого она была создана – гос. структурам, визовым службам, для составления официальных документов. Для передачи особенностей живого произношения дать авторам, пишущим о Японии и из Японии авторское право на своё "слышание" ситуации. Но для обучения и составления разговорников, я бы предложил (и сам уже много лет этим пользуюсь), придерживаясь хэпбёрновской системы с небольшими поправками на некоторые особенности русского языка. Прежде всего, шипящие согласные записывать так, как они есть, мягкость их дополнительно подчёркивая так, как принято в русском языке – через последующие гласные "я", "и", "ю", "е", "ё", то есть вместо использовавшихся до этого в Поливановской таблице "ся", "тя" и "дзя", писать, соответственно, "щя", "чя" и "джя", оговаривая, при этом, что "дж" должно звучать как можно мягче и слитнее, например, как в английском слове juniоr [д’жюниа], а "щ" – не акцентируя и не удлинняя – например, как в бегло произнесённом слове "мощнейший", или как мягкое [ш’] в английском слове ship.